Канны 2025: «Два прокурора» — тишина под протокол

В конкурсной программе 78 Каннского международного кинофестиваля прошел премьерный показ драмы «Два прокурора» режиссера Сергея Лозницы. Сдержанное напряжение и нарастающее чувство тревоги пронизывают этот строго выстроенный фильм, действие которого разворачивается в СССР в самый пик сталинских репрессий, определенных в современной историографии как «Большой террор». 

Сценарий основан на рассказе Георгия Демидова — учёного и писателя, проведшего 14 лет в ГУЛАГе и подвергавшегося давлению со стороны государства вплоть до своей смерти в конце 1980 годов. 

Фильм состоит из протяжённых, почти статичных сцен, каждая из которых как будто застывает во времени. Камера фиксирует происходящее отстранённо, позволяя зрителю почувствовать медленный, вязкий ход бюрократической машины. Эта форма соответствует содержанию: история о системе, которая выживает, отторгая любые проявления инициативы и заражая протестующих чувством неотвратимости расплаты. Здесь нет ни вариантов, ни выбора — только поступательное, неуклонное движение по коридору власти, чётко заданному с самого начала.

Операторская работа Олега Муту заслуживает особого внимания. Его визуальный стиль — выдержанный, строгий, наполненный почти физическим ощущением времени и пространства — превращает каждую сцену в самостоятельный пласт реальности. Муту стал широко известен после работы над фильмом «Смерть господина Лазареску», а впоследствии — как оператор и сопродюсер фильма «4 месяца, 3 недели и 2 дня» Кристиана Мунджиу, получившего Золотую пальмовую ветвь в Каннах. Его сотрудничество с русскоязычными режиссёрами, в том числе с Сергеем Лозницей и Александром Миндадзе, — не случайность: Муту свободно говорит по-русски, изучал язык в школе и всегда чувствовал глубокую связь с русской культурой. Именно это внутреннее сопричастие позволяет ему с особой точностью уловить и передать холодное, выморочное дыхание советской эпохи, избегая визуальных штампов или нарочитой эстетизации.

Центральный сюжет связан с прокурором Корневым (Александр Кузнецов), молодым и идеалистичным юристом, неожиданно назначенным на высокую должность. Он получает странное письмо от заключённого Степняка (Александр Филиппенко), написанное кровью на клочке картона. Степняк, тяжело больной ветеран партии, обвиняет органы НКВД в уничтожении старой партийной гвардии и насильственном замещении её новыми, лояльными, но некомпетентными кадрами.

По прибытии в тюрьму Корнев сталкивается с сопротивлением со стороны администрации: встречу с заключённым откладывают под разными предлогами. И всё же он настаивает — и именно момент его входа в камеру становится точкой невозврата. С этого момента развитие сюжета приобретает предельно прямолинейную форму: никакие действия героя уже не изменят исход, только подтвердят его.

Убедившись в правдивости слов заключённого, Корнев отправляется в Москву, надеясь обратиться к высшей инстанции. Его встреча с прокурором Вышинским (Анатолий Белый*), безупречно вежливым и пугающе спокойным, оказывается не менее формальной, чем молчание тюремных стен.

Дальнейшие эпизоды словно иллюстрируют не внешнее развитие событий, а внутренний распад личности в тоталитарной системе. По дороге в Москву и в правительственных коридорах Корнев сталкивается с фигурами, которые будто повторяют друг друга: незнакомец, подозрительно осведомлённый о его деле, ветеран с деревянной ногой, пугающе похожий на заключённого (вторая роль Александра Филиппенко), и наконец — человек, стоящий у стены в немом страхе, который шёпотом спрашивает, где выход. В этих сценах возникает ощущение повторения, цикличности, из которой исчезла надежда на исход.

Подобные сцены, конечно, не то, чтобы очень оригинальны или новы, но в них отчетливо просматривается развязка, и судьба Корнева становится предельно предсказуемой уже в тот момент, когда он впервые сталкивается с системой лицом к лицу.

Лозница отказывается от эмоциональной и визуальной экспрессии, предпочтя почти документальную манеру повествования со скрупулёзной фиксацией уничтожения человека государственной машиной. «Вялотекучесть» сюжета как художественный прием: автор говорит не о действиях, а о невозможности действий, не о героях, а о том, как из них незаметно уходит жизненная энергия, а зримое воплощение безмолвного страха — миллионы сфабрикованных дел заключенных и расстрелянных.

*физическое лицо, признанное иноагентом на территории РФ с 15.12.2023